Выражение «философия Чехова» кажется несколько неясным. Проблема философского исследования взглядов писателя не только не решена, но во многом еще не поставлена. Философия в литературе и философия самой литературы моги бы стать дисциплиной необычного исследования и историками литературы, и ее критиками и теоретиками. «Художественная философия» – категория не оценочная, а аналитическая. Она характерна любому писателю. Философия не предмет изображения, а установленные принципы видения и отражения реальности в художественном образе. Речь может идти только о степени ее своеобразия и оригинальности.

Творчество Чехова кажется менее подходящим для подобного аспекта изучения. Современные критики были убеждены, что никакой идеологии, никакой «общей идеи» у Чехова нет. Когда после смерти Чехова появилась статья С. Булгакова «Чехов как мыслитель», критик М. Неведомский моментально отреагировал на нее: «Если бы я был на месте Булгакова и писал бы статью на тему «Чехов как мыслитель», я бы ограничился пятью словами: «Чехов совершенно не был мыслителем».

Но уже при жизни писателя и особенно после его смерти понемногу набирало силу иное мнение о Чехове: художественный мир писателя вовсе не «случайность», его взгляд на действительность не эмпиричен. За многообразием героев, внешней мозаикой его повестей и коротких рассказов стоит большая и глубокая мысль о мире, «общая идея» особого свойства, но абсолютно сопоставимая с идеями Толстого, Достоевского, всей значительной русской литературой.

Сложность возникает уже от того, что против поисков в его творчестве «мировоззрения», «общих идей» говорил и сам Чехов. Например, одним из таких суждений, известных всем, является: «Политического, религиозного и философского мировоззрения у меня еще нет; я меняю его ежемесячно...» – [1, стр.5] написано Григоровичу еще до «Скучной истории». Сказанные Чеховым слова нельзя воспринимать в буквальном смысле, также как и нельзя прямо воспринимать слова Горького о том, что Чехов «убивает реализм». Данное высказывание Чехова нуждается в толковании, оно позволяет обозначить своеобразие чеховского миропонимания, а не отсутствие его. Ведь одновременно с цитированными словами Чехов пишет и так: «Попы ссылаются на неверие, разврат и проч. Неверия нет. Во что-нибудь да верят...» [2].

Чехов был связан с таким типом философствования, который отождествлялся со здравым смыслом, обыденным сознанием и противопоставлялся подлинно философскому, научному пониманию мира. Писатель и в кругу теоретической мудрости, как и в собственных художественных страницах, говорил самые элементарные слова, лишенные всякого философского глубокомыслия. Все, что говорится в его созданиях о судьбах мира и людей, в сущности, так просто, что может прийти в голову каждому среднему человеку.

При всем эмоциональном различии оценок в своем объективном содержании они сходятся: Чехов никогда не был мыслителем. Так ли это? Творчество Чехова можно назвать энциклопедией духовных исканий эпохи. Мысль об отсутствии объединяющей «общей идеи» в современной действительности приобретает у Чехова статус объективно доказанной истины. И – что очень важно – Чехов видит ее историческую основу: «У нас нет ни ближайших, ни отдаленных целей, и в нашей душе хоть шаром покати. Политики у нас нет, в революцию мы не верим, бога нет, привидений не боимся, а я лично даже смерти и слепоты не боюсь... Не я виноват в своей болезни, и не мне лечить себя, ибо болезнь сия, надо полагать, имеет свои скрытые от нас хорошие цели и послана недаром...» [3]

Философия отчаяния далека Чехову. В то же время с разрушением иллюзий он ищет в современной реальности элементы, опираясь на которые можно построить философию надежды. Философия должна быть свободная от какой бы то ни было моральной принудительности, долженствования, которую развивает личность самостоятельно и, вместе с тем, применимая к всяким кругам чеховского художественного мира. Анти иерархическое построение мира неминуемо вело к принципиальной перестройке бытового поведения писателя и его творчества, привычных отношений биографии к построению очень характерного «образа автора».

Романтическая идея биографии как творчества чужда Чехову. В различные этапы жизни личную судьбу и литературу он четко разделяет друг от друга, разводит по разным полюсам. Он исходит и от другой, наиболее важной в русской литературе, позиции писателя как педагога жизни, мыслителя, пророка, знающего правду и ведущего за собой. Его воззрение – это воззрение соискателя. И эта позиция неминуемо приводит к основной перестройке его взаимоотношений с читателем, прагматической стороны образа. Пробуждение нравственного сознания, а не обращение читателя-зрителя в свою веру, – вот та цель, которая является важнейшей в мире Чехова. «Требуя от художника сознательного отношения к работе, Вы правы, но Вы смешиваете два понятия: решение вопроса и правильная постановка вопроса. Только второе обязательно для художника... Суд обязан ставить правильно вопросы, а решают пусть присяжные, каждый на свой вкус» [4].

Чехов с его научным мировоззрением отмечает лишь тайны, контуры, границы. В собственных книгах писатель всегда предупреждал, что в жизни невозможно все решать, «как в книге». Проникающая и разъясняющая сила образа в сфере «индивидуальных жизненных решений и выборов» выше, чем у научного суждения, но тоже не безусловна. В этих границах, однако, нет ничего познаваемого. Дело в колоссальной сложности таких вопросов и их индивидуализированном характере. Настоящим в данном случае может быть ответ не подсказанный, а оплаченный своей жизнью и размышлениями, отталкивающийся только из этого опыта. Так чеховский Гуров в «Даме с собачкой» – одна из важнейших формул чеховской художественной философии – «всегда предполагал, что у каждого человека под покровом тайны, как под покровом ночи, проходит его настоящая, самая интересная жизнь. Каждое личное существование держится на тайне...» [4].

Главная ценностная координата чеховского анти иерархического мира может быть обозначена и так: люди с тайной и люди без тайны. Сказанное можно отнести и к самому писателю. В мемуарной литературе о Чехове есть эпизод, о котором вспоминают редко, между тем он кажется моделью чеховского мира. М.Горький в главе «Люди наедине сами с собой» (книга «Заметки из дневника») писал: «Я видел, как А. П. Чехов, сидя в саду у себя, ловил шляпой солнечный зайчик и пытался – совершенно безуспешно – надеть его на голову вместе со шляпой. И я видел, что неудача раздражает ловца солнечных лучей, – лицо его становилось все более сердитым. Он кончил тем, что уныло хлопнув шляпой по колену, резким жестом нахлобучил ее себе на голову, раздраженно отпихнул ногою собаку Тузика, прищурив глаза, искоса взглянул в небо и пошел к дому». Здесь есть все: одиночество, природа, опровержение литературных штампов, подтекст, точность деталей. А самое основное – чувство тайны, которая вырастает из житейского случая, не пугающей, а обезоруживающе-привлекательной тайны человеческой личности. Этим ощущением тайны, скрытой совсем рядом, в обыденности, в человеке, который прошел мимо, – и жив художественный мир Чехова.

Таким образом, для Чехова свойственна своя система «общих идей», своя «художественная философия», очень органично олицетворенная в поэтике его произведений. Писатель не отказывается отвечать на вопросы, беспокоившие литературу, – он просто отвечает на них по-своему. Но существуют проблемы, решение которых средствами искусства Чехов отказывается принципиально. Обозначить эти «вопросы» не менее важно, чем выявить чеховские «ответы».

Список литературы:

1.Чехов Антон Павлович Том 21. Письма 1888-1889 – Страница: 5. – http://book-online.com.ua/read.php?book

2. Чехов А. П. Письмо Суворину А. С., 7 мая 1889 г. Сумы –http://chehov.niv.ru/chehov/letters/1888-1889/letter-650.
3. Антон Павлович Чехов Полное собрание сочинений в тридцати томах Том 23. Письма 1892-1894 –http://ruslit.traumlibrary.net/book/chekhov-pss30-23/chekhov-pss30-23.
4. Художественная философия Чехова –http://apchekhov.ru/books/item/f00/s00/z0000039/st009.