В статье раскрывается суть современных вызовов, которые стоят перед Россией на современном этапе. Российская политика на международной арене должна быть прагматичной, ориентироваться на экономическую эффективность и приоритет национальных задач. В данной статье рассматриваются основные ресурсы внешней политики России, которые могли бы помочь ей следовать основным принципам концепции внешнеполитической безопасности РФ и занять лидирующие позиции на международной арене, к которым российское руководство так стремится сегодня.

Ключевые слова: внешнеполитические ресурсы; национальная безопасность; национальное государство; национальные интересы; многовек-торность; модернизация; прагматизм; стратегия избирательной вовлеченности.

Мировое развитие ставит перед нами все новые вопросы. Движется ли мир к многополярности или становится все более интегрированным? Является ли подъем международного терроризма результатом совпадения независимых факторов или это глобальный конфликт между ответственными государствами и экстремистскими силами? А если последнее справедливо, то каковы движущие силы этого конфликта, и как можно нейтрализовать возникающие угрозы? Реально ли, например, формирование коалиции ответственных государств или тактические разногласия между ними позволят экстремистам достичь своих целей? Является ли демократизация адекватным инструментом предотвращения нарастания радикализма в «третьем мире», или форсированное внедрение демократических институтов в обществах, не готовых к этому, только усилит позиции религиозных и этнических радикалов?

Анализ подобных проблем имеет огромное практическое значение. Без ясного понимания того, как функционирует глобальная система в XXI в., без анализа факторов и направлений ее эволюции невозможно выработать внешнюю политику, адекватную новым реальностям. Однако до сих пор нет общепонятных и общепринятых ответов на большинство обозначенных вопросов.

Не исключено, что мир вступает в такой этап своего развития, когда существующие понятия и модели оказываются неспособными описать и объяснить возникающую реальность. Это, видимо, побудило французского ученого П. Аснера утверждать: «Мы находимся в периоде размытости: сейчас недостаточно сказать “государство”, “суверенность”, “политика”, чтобы оживить эти реалии. Но другого принципа, который бы их заменил, тоже нет. Быть может, нам предстоит пережить периоды настоящей анархии, гражданской войны, и только потом родится нечто другое» [1, с. 331].

После окончания «холодной войны» в мировой политике произошли глубокие изменения; констатация этого факта стала общепризнанной. «Совершается», как подчеркнул Г. Киссинджер, «замена так называемой Вестфальской международной системы, возникшей в 1648 г., некой новой системой. Эта еще не оформившаяся система гораздо более сложна, динамична, неустойчива и намного менее предсказуема, чем существовавшая в годы холодной войны [4, с. 442]». В международных отношениях постоянно появляются новые факторы неопределенности, распадаются старые и рождаются новые взаимосвязи, меняются стратегические парадигмы. Формируется плотная транснациональная политическая и экономическая среда, усиливаются наднациональные структуры и институты. Стирается грань между международной и внутренней политикой. Набирает инерцию включение норм международного права в национальные правовые системы.

В конце XX в. возникло несколько конкурирующих концепций, претендующих на объяснение и прогнозирование происходящих перемен. В первой половине 1990-х гг. внимание привлекла теория «столкновения цивилизаций», предложенная С. Хантингтоном. «Сегодня с ее помощью пытаются объяснить мощный всплеск международного терроризма в начале XXI в. В России и некоторых других странах широкое распространение получила концепция “многополярного мира”. Ей противостоят неолиберальные взгляды, предполагающие постепенное растворение национальных государств в “постнацио-нальных” процессах и институтах» [12, с. 125]. Одни исследователи с надеждой, другие с тревогой говорят о предполагаемом становлении глобальной «либеральной империи» с центром в Соединенных Штатах. Наконец, в происходящих изменениях подчас видят глубокую,

но совершенно хаотическую реструктуризацию мировой политики, в которой отсутствуют устойчивые тренды развития.

Перемены, происходящие в мировой системе, чаще всего объясняют глобализацией. Глобализации посвящены тысячи книг, увидевших свет в последнее десятилетие. Практически все исследователи отмечают, что глобализацию невозможно остановить, поскольку она порождается глубокими необратимыми сдвигами в международном разделении труда и механизмах воспроизводства. Вместе с тем единого понимания сути этого явления и его основных проявлений до сих пор нет.

В частности, предметом дискуссий является вопрос о судьбе национального государства и роли национального суверенитета в условиях глобализации. «Некоторые исследователи полагают, что уход в прошлое Вестфальской системы (основанной на примате нации-государства, суверенитета и государственного интереса) почти автоматически влечет за собой отказ от государственного суверенитета в пользу наднациональных институтов. Этот вывод представляется преждевременным. Даже в Европе, где в рамках Европейского Союза формируются достаточно эффективные интеграционные институты, государства не спешат целиком или хотя бы в значительной мере отказываться от своего суверенитета» [6, с. 295]. Но в то же время наднациональные и транснациональные организации и институты играют все большую роль в мировой политике и экономике. Вместе с государствами они образуют систему субъектов, между которыми распределяются ответственность, властные полномочия и суверенитет.

Есть и другие стороны проблемы. Абсолютизация государственного суверенитета нередко используется тираническими правящими кликами для предотвращения международного вмешательства в целях пресечения нарушений прав человека, массовых репрессий и геноцида. Вместе с тем установление международных режимов, надежно предотвращающих распространение оружия массового уничтожения или позволяющих эффективно бороться с международным терроризмом, предполагает перераспределение суверенитета в пользу международных структур. Встает вопрос: как быть с государствами, которые, разрабатывая оружие массового уничтожения, бросают вызов мировому сообществу, оправдывая свои действия интересами национальной безопасности? Возникла также необходимость регулирования транснациональных процессов в мировой экономике.

Это, однако, лишь отдельные примеры, иллюстрирующие более общую ситуацию. Ее суть в том, что обеспечение международной стабильности и безопасности в условиях начала XXI в. предполагает создание эффективных, обладающих немалыми полномочиями международных организаций и определенное ограничение национального суверенитета, причем для различных государств такие ограничения серьезно различаются. А это, в свою очередь, невозможно без серьезной коррекции существующего международного права, в том числе некоторых его принципиальных основ.

Таким образом, применительно к политической сфере международной жизни глобализация поставила ряд острых и сложных вопросов. Поиски ответов пока далеки от выработки ясной и принятой мировым сообществом концепции.

Падение коммунистического режима создало предпосылки для решения актуальных экономических и политических проблем России. Появилась возможность выхода общества из стратегического тупика, в котором оно оказалось в результате грандиозной и трагической попытки осуществить, на первый взгляд, привлекательную, но на деле катастрофическую социальную утопию «левого» толка. Будучи президентом, В. Путин неслучайно отметил в начале 2004 г.: «Переход к демократии и рыночной экономике в начале 90-х гг. был самым активным и решительным образом поддержан гражданами России, которые сделали окончательный и, хочу подчеркнуть это еще раз, бесповоротный выбор в сторону свободы. Это было огромным и реальным достижением российского народа, думаю, одним из самых больших достижений нашей страны в XX веке» [8, с. 1].

Переход к демократии и рыночной экономике, «бесповоротный выбор в сторону свободы» открыл также перспективу конструктивного участия России в международных усилиях по строительству стабильного мирового порядка, стимулирующего технологический прогресс, экономическую и социальную модернизацию страны.

Внешняя политика может и должна содействовать процессу модернизации. Для этого ее нужно ориентировать на достижение четко выверенной системы целей, учитывающих движущие силы и механизмы эволюции международных отношений. В частности, нарастание угроз, типичных для начала XXI в., предопределяет особое значение обеспечения безопасности в системе внешнеполитических приоритетов. В свете этого принципиальное значение для нашей

страны имеет поиск союзников в борьбе с международным терроризмом и укрепление глобальной антитеррористической коалиции. Вместе с тем, если в основе внешней политики сохранятся устаревшие представления, процесс модернизации и повышения конкурентоспособности будет затруднен и даже заблокирован, что чревато вытеснением России на периферию мировой политики.

Исходным положением новой внешнеполитической концепции является тезис о том, что российская политика на международной арене должна быть прагматичной, ориентироваться на экономическую эффективность и приоритет национальных задач. Уже в июле 2000 г., в первом Послании Президента Федеральному Собранию, отмечалось: «Самостоятельность нашей внешней политики не вызывает сомнений. Основу этой политики составляют прагматизм, экономическая эффективность, приоритет национальных задач» [7, с. 2].

Все три компонента этой формулы - прагматизм, национальные интересы и экономическая эффективность - в том или ином виде повторяются в других посланиях и выступлениях президента России. Прагматизм как философская и политическая система предполагает прежде всего отказ от идеологических критериев и от восприятия желаемого как действительного, ориентацию на здравый смысл, трезвый учет не только собственных интересов, но и возможностей. Подход к формированию внешней политики, основанный на таких посылах, закономерно привел к фактическому отказу от утопических и упрощенных представлений, характерных как для первой, так и для второй половины XX в. Прагматический подход предопределяет, в частности, реалистическое восприятие внешнего мира, формирует адекватное представление о национальных интересах и об угрозах безопасности страны, прежде всего, об угрозе международного терроризма, распространения оружия массового уничтожения, региональных конфликтов. Эта точка зрения формировалась постепенно, во многом в связи с динамикой событий на мировой арене. Так, в апреле 2002 г. в Послании Президента Федеральному Собранию говорилось: «Для нашего государства, давно столкнувшегося с терроризмом, не стояла проблема выбора - поддержать или не поддержать усилия по уничтожению его “логова”. Тем более что эти меры действительно способствовали укреплению безопасности на южных границах нашей с вами страны и в значительной степени

способствовали улучшению ситуации по этому вопросу во многих странах Содружества Независимых Государств» [9, с. 1].

Еще более важной является ключевая формула, содержащаяся в Послании Президента Федеральному Собранию от 16 мая 2003 г., которая характеризует спектр внешних угроз безопасности России: «В современном мире отношения между государствами в значительной мере определяются существованием серьезных - мирового масштаба - реальных и потенциальных угроз. К числу таких угроз мы относим международный терроризм, распространение оружия массового уничтожения, региональные, территориальные конфликты, наркоугрозу» [10, с. 2].

В свете этого внешняя политика России должна быть нацелена на содействие решению общенациональных задач. К их числу относятся: повышение конкурентоспособности нашей экономики, кардинальное увеличение ВВП, интеграция России в мировую хозяйственную систему. В качестве приоритетов внешнеполитического курса названы защита национальных экономических интересов, повышение инвестиционной привлекательности, противодействие дискриминации на внешних рынках. Таким образом, геополитическое видение мировой политики, исходящее из соотношения военных сил, воспринимающее международные отношения, главным образом, как силовую борьбу за сферы влияния, заменяется системой представлений, обычно называемых геоэкономическими. В рамках геоэкономического видения мировой политики угрозы национальной безопасности России порождаются, в конечном итоге, ее экономической слабостью и, что особенно важно, отставанием в разработке и освоении новых технологий. При этом мировой опыт показывает, что технологический прогресс невозможен без социальной и политической конкуренции, свободы интеллектуального творчества и эффективного гражданского общества.

К ключевым элементам новой внешнеполитической философии относится положение о многовекторном характере российской внешней политики. «Речь идет о том, что Россия должна выстраивать конструктивные отношения со всеми государствами, которые представляют для нее интерес, решая в каждом конкретном случае важные для страны проблемы» [2, с. 186].

Многовекторная стратегия отличается от стратегии, которая в свое время называлась «многополярной» и была нацелена против

американской гегемонии, или «однополярного мира». В качестве инструмента виделось создание устойчивых коалиций в Евразии. «Многополярная» концепция не учитывала силу трансатлантических связей, которые выдержали испытание иракским кризисом 2003 г. Не была учтена также стратегическая заинтересованность Китая в поддержании нормальных отношений с США.

Таким образом, в начале XXI в. в России была выработана новая философия внешней политики. Ее ключевыми элементами стали:

- прагматическое, деидеологизированное восприятие внешнего мира и национальных интересов страны;

- адекватное представление об угрозах безопасности;

- геоэкономическая ориентация и замена «многополярной» стратегии на многовекторную.

Актуальной задачей сегодня является претворение в жизнь обновленных стратегических установок.

«Никакой реалистичный и рассчитанный на успех политический курс не может быть избран и последовательно осуществлен без предварительной оценки ресурсов и просчета возможных вариантов действий, оценки положительных и отрицательных последствий тех или иных акций, их взаимосвязи с возможными, вероятными или иными предсказуемыми событиями и, наконец, просчета их последовательности во времени» [13, с. 307]. Именно к этому в конечном счете и сводится суть стратегического планирования. Вот почему необходимо обеспечить сопряжение принимаемых внешнеполитических решений с имеющимися, в первую очередь экономическими, ресурсами страны.

В США, например, просчитывается любой вид деятельности по реализации национальных интересов или Стратегии национальной безопасности. В этих подсчетах участвуют не только государственные или представительные органы, но и специально создаваемые по случаю группы типа совещательной группы по присутствию за рубежом.

Финансирование международной политики США закладывается в определенный раздел федерального бюджета. Сначала этот раздел верстается в отделе ресурсов планирования политики Госдепа, затем передается в администрацию президента, где самую важную роль играет служба по управлению бюджетом. После утверждения президентом проекта бюджета документы передаются для обсуждения

в конгресс, а часть - по международной политике - в подкомитеты конгресса: внешние операции, коммерция и государство и др.; затем проекты вновь возвращаются в администрацию президента для доводки и подписания. При этом весь процесс четко расписан по срокам.

А как обстоит дело в России? В федеральном бюджете страны многие статьи, имеющие отношение к внешней политике, или носят слишком общий характер, или засекречены. Из бюджета России можно понять, например, что внешняя политика означает международное сотрудничество, участие в миротворческой деятельности, реализацию международных договоров в рамках СНГ, международные, культурные, научные, информационные связи, экономическую, гуманитарную помощь другим государствам. Если по таким данным сравнить США, Японию, Англию и Россию, то окажется, что на внешнюю политику в США тратится 300 млрд долл. США, в Японии - более 50 млрд долл. США, в Англии - около 40 млрд долл. США, а в России - около 8 млрд долл. США. Даже если принять во внимание тот факт, что мы учли не все траты в бюджете на внешнюю политику, соотношение сил более чем понятно. И Англия, и Япония значительно превосходят Россию во внешнеполитических расходах. Причем эти страны не ставят себе задачу, по крайней мере на официальном уровне, стать мировыми лидерами. Россия же не только претендует на статус великой мировой державы, но и заявила о намерении войти в «пятерку» мировых лидеров. Совершенно очевидно, что с имеющимся финансированием внешней политики она не добьется такого статуса, как бы мы ни убеждали себя и других, что мы его достойны. Вот почему все разговоры о наших национальных интересах, о нашей национальной безопасности и внешнеполитических целях останутся пустой болтовней, если заранее не оговорить стоимость их реализации и финансовое обеспечение этой стоимости.

Сначала следует научиться считать хотя бы теоретически. Необходимо использовать категорию, например, внешнеполитического потенциала как суммарного ресурса, затрачиваемого государством на проведение внешней политики. «Разделим внешнеполитический потенциал на три части: 1) расходы на национальную оборону; 2) расходы на международную деятельность; 3) расходы на внешнюю экономическую деятельность» [5, с. 412]. Эти три части, по-видимому,

составят примерно 85-90 % всего внешнеполитического потенциала. Будут, вероятно, и другие позиции.

Как бы то ни было, соразмерность целей и средств - важнейший принцип внешней политики. В связи с этим все более явной становится и необходимость разработки государственной ресурсной политики - и в целях обеспечения национальной безопасности, и в интересах стратегии развития. Здесь у нас также явный провал. Именно хорошо продуманная и взвешенная ресурсная политика призвана обеспечить не только эффективность внешней политики, но и конкурентоспособность России как государства, ее национальной экономики, отдельных отраслей, отечественных частных компаний, инновационных систем в глобальном мире, что является одной из главных предпосылок национальной безопасности.

В данном контексте наиважнейшим ресурсом является ресурс демографический, т. е. человеческий капитал, его количество и качество. Сегодня мы живем в ситуации демографического кризиса: население сокращается, а его качество падает, а значит, испытываем и будем испытывать нарастающее серьезное демографическое давление (преимущественно со стороны мусульман и китайцев).

По мнению выдающегося российского демографа А. Вишневского, новый виток демографического падения России может быть самым опасным за всю русскую историю. При этом с высоких трибун говорят о необыкновенных успехах нашей демографической политики и прямо заявляют о том, что в ближайшие 3-4 года будет ликвидирована естественная убыль российского населения. Официальные документы также говорят о предстоящей в скором времени стабилизации и даже о росте населения. Все это, по мнению А. Вишневского, может означать только одно: руководство страны дезинформировано и его дезинформированность передается обществу.

В последнее время действительно отмечено некоторое улучшение ряда демографических показателей, однако о переломе ситуации говорить рано. Главное, это улучшение имеет в основном временный характер, обусловленный глубинными механизмами формирования демографической ситуации и тенденций ее развития. В долговременном плане эти тенденции зависят не столько от текущих показателей, сколько от многолетней инерции, накопленной в возрастной структуре населения.

Ни одно поколение граждан России, родившихся после 1910 г. и вступивших в активный репродуктивный возраст с конца 1920-х -начала 1930-х гг., не воспроизводило себя. Сейчас вся российская возрастная пирамида состоит из таких поколений. К тому же она сильно деформирована катастрофическими событиями первой половины XX в. Исправить это положение ни за два, ни за четыре года, ни даже за двадцать лет невозможно. Увеличение рождаемости, если бы оно сейчас и началось, означало бы начало «ремонта» возрастной пирамиды «снизу». Такой «ремонт», безусловно, требуется, но должно пройти лет 40, прежде чем он принесет желаемые результаты.

Добавим, что даже оптимисты не предполагают до 2025 г. роста рождаемости до уровня, необходимого для простого воспроизводства населения. Ожидать при этом исчезновения естественной убыли населения можно только в состоянии крайней наивности, доходящей до незнания школьной арифметики.

Увеличение числа рождений, о котором сейчас много говорят, еще не означает роста рождаемости. Хотя нельзя отрицать некоторого влияния пронаталистских мер 2007-2009 гг., это увеличение в решающей степени предопределено благоприятными изменениями возрастной пирамиды. Оно идет с 2000 г. и, согласно всем прогнозам, продлится примерно до 2012 г. Однако затем, согласно тем же прогнозам, число рождений снова начнет быстро падать из-за резкого сокращения числа потенциальных матерей. То же относится к естественной убыли населения. Сейчас оно сокращается, и если встать на путь примитивной экстраполяции, то можно предположить ее снижение до нуля. Трудно представить себе что-нибудь более ошибочное. Снижение естественной убыли также имеет конъюнктурный характер, оно предвиделось всеми прогнозами, но они же предсказывают и ее последующий рост.

Добиться стабилизации численности населения можно лишь за счет иммиграции, но ее масштабы должны быть настолько большими, что сейчас это представляется малореальным.

«Отличие начинающегося сейчас этапа демографического кризиса России от предыдущего (1992-2007) заключается в том, что страна уже не сможет использовать “демографический дивиденд”. На предыдущем этапе сокращение населения сопровождалось крайне выгодными изменениями возрастных соотношений. Росла численность трудоспособного населения и уменьшалась иждивенческая

нагрузка на него, увеличивалось число потенциальных матерей, несколько замедлилось старение и т. п. Теперь все эти изменения будут идти в противоположном направлении» [3, с. 258]. Быстрое сокращение численности трудоспособного населения и одновременно его доли во всем населении будет сопровождаться столь же быстрым ростом иждивенческой нагрузки на одного трудоспособного человека. К 2015 г. она возрастет на 20 %, к 2020 г. - почти на 40 %. Это приведет к огромному росту потребности в социальных расходах государства, с которыми оно и сейчас не слишком хорошо справляется. Еще быстрее будет расти нагрузка на лиц пенсионного возраста - после только что закончившегося благоприятного периода, когда эта нагрузка сокращалась (а Пенсионный фонд жаловался на то, что у него не хватает средств) - почти на четверть к 2015 г. и почти вдвое к 2025 г. Число потенциальных матерей к 2015 г. сократится на 5 млн, к 2025 г. - на 7 млн (против нынешних 39-40 млн). Число юношей в возрасте 18-19 лет - основа призывного контингента -уже к 2015 г. упадет почти вдвое.

Демографический кризис начался в России давно. Его основы были заложены еще в первой половине XX в. Первый диагностируемый этап начался в 1964 г., когда рождаемость упала ниже уровня простого воспроизводства населения. При таком уровне рождаемости начало естественной убыли населения - вопрос времени, на протяжении которого исчерпывается накопленная ранее инерция демографического роста. Население не воспроизводит себя, но все еще растет. Этот период скрытой, латентной депопуляции длился в России около 30 лет и закончился в 1992 г.

1992 г. стал второй поворотной точкой в развитии российского демографического кризиса. Он перешел из латентной формы в явную, население России стало сокращаться. К началу 2008 г. естественная убыль населения России составила 12,2 млн человек. Притом что она частично была компенсирована миграцией (5,7 млн человек), фактическая убыль составила 6,5 млн человек. Сейчас мы входим в новый этап демографического кризиса, который поставит российское общество перед крайне серьезными социальными и политическими вызовами. Пора над ними задуматься.

В начале XX в. замечательный русский ученый Дмитрий Менделеев, учитывая прирост населения России, предполагал, что к рубежу XX-XXI вв. население Российской империи будет составлять

500-560 млн жителей. Одновременно и независимо от этого французские социологи пришли к выводу, что население России в начале 1960-х гг. должно достичь 350 млн человек. Но из-за революционных потрясений и трагических коллизий XX в. этого не произошло.

Можно ли все же достичь этого полумиллиарда хотя бы в долгосрочной перспективе? Известный российский историк, религиовед и культуролог В. Махнач положительно отвечает на этот вопрос. Для его решения он предлагает пять ключевых мер.

1. 1. Необходимо разработать поощрительное налоговое законодательство, без которого усилия церкви в противодействии абортам и проповеди ценностей многодетной семьи, как и усилия общества в том же направлении, будут малоэффективными. «Опыт, который спас, например, Францию от катастрофического падения народонаселения, известен со времен Шарля де Голля. Налог на бездетность во Франции того времени был очень высоким, с рождением одного ребенка он не отменялся, но сокращался, а при наличии двух детей в семье достигался так называемый нулевой баланс. Начиная с третьего ребенка, французские семьи уже получали прогрессивно возрастающие пособия. Эта мера может быть усовершенствована, однако смысл ее универсален и весьма действен» [14, с. 115].
2. 2. Нам нужно, конечно, не просто полмиллиарда, но полмиллиарда образованных и воспитанных людей. Если вопрос образования - это вопрос совместной деятельности семьи и школы, а следовательно, общества и государства, то проблема воспитания - поле для совместной деятельности церкви и общества, где государство может лишь благожелательно поддерживать процесс.
3. 3. Нам необходимо полмиллиарда собственников. О том, что настоящий член общества - это собственник, знали уже древние. Причем это необязательно богатый человек, но гражданин среднего и даже небольшого достатка, обладающий каким-либо своим делом - предприятием, мастерской, блоком акций, или, как минимум, собственным жилищем.
4. 4. России нужен полумиллиард граждан, иначе мы получим просто полумиллиардную толпу, которая никак не сможет противостоять демографическому давлению соседей. Чтобы не быть толпой, любое общество всегда структурировано в гражданское общество. Среди наиболее естественных типов гражданских общественных структур следует различать два - муниципальный тип и религиозное сообщество. Муниципальная корпорация - это, собственно,

тоже самоуправление. Не хочет гражданин становиться политиком -он должен чувствовать себя обязанным принимать участие в работе органов самоуправления.

5. 5. Россию в идеале должен населять полумиллиард патриотов. В этом положении более всего, пожалуй, заинтересована власть. Патриоты - люди, не шарахающиеся от того или иного вида воинской службы (при полумиллиарде, кстати, нет необходимости производить такой воинский призыв, который ныне шокирует общество). В принципе нормальным было бы такое положение: ты не хочешь служить - ну и пожалуйста! Только при этом надо знать, что отказывающийся от службы родной стране отказывается и от своих гражданских прав. В некоторых европейских странах, например, коли не служил - не станешь ни серьезным госслужащим, ни предпринимателем, ни учителем. Патриотов не вырастишь, не осуществив четырех вышеназванных мер, однако это не означает, что сначала, к примеру, надо нарастить население, а потом уж браться за его воспитание, в том числе и патриотическое. Всем надо заниматься параллельно.

Важно лишь отметить, что сложившаяся в современной России катастрофическая ситуация ставит под сомнение задачу вхождения страны в «пятерку» лидеров не только к 2020 г., но и в более отдаленной перспективе. Не дает она оснований и для каких-либо проявлений самонадеянности и высокомерия во внешнеполитической сфере, по крайней мере, в первой половине XXI в.

Вероятно, никогда в истории России ее ресурсы не были столь ограничены не только для осуществления внутреннего развития, но и для проведения политики внешней. Следовательно, с учетом безусловной приоритетности решения внутренних проблем, связанных с императивом национальной модернизации и перехода страны к инновационному типу развития, а также ограниченности ресурсов Россия не может позволить вовлечь себя в чужие войны и авантюры. Ей необходимо беречь силы и экономить ресурсы, занимая в ряде случаев выжидательную позицию. В этом контексте внешняя политика России не может быть не только наступательно-агрессивной, но и слишком амбициозной. «Ее внешнеполитическую стратегию, которая отвечала бы национальным интересам страны, вероятно, следовало бы назвать стратегией избирательной вовлеченности. Трезвое соизмерение целей и средств, собственно говоря, и делает приоритетным европейский вектор развития России, в особенности

учитывая ее демографическую деградацию. Это - стратегический вектор» [11, с. 375]. В то же время тактически, например, сегодня у России возникает довольно широкое поле для внешнеполитического маневра с учетом временного кризиса ЕС и военного присутствия США в Ираке. Это тоже своего рода ресурс внешней политики, и немалый, которым надо суметь грамотно распорядиться. Так что российская внешняя политика должна стать сейчас, как никогда ранее, активной, компенсируя временную слабость страны высоким профессионализмом и дипломатическим искусством.

Таким образом, развитие событий на мировой арене все острее ставит вопрос о необходимости новых подходов к выработке средств и методов обеспечения безопасности и преодоления нарастающих кризисных явлений. Следование устаревшим представлениям, сколь бы привычными и привлекательными они ни были, может иметь тяжелые последствия.

Периоды относительной внешнеполитической пассивности далеко не всегда являются абсолютным злом. И сегодня об этом стоит задуматься некоторым российским «державникам», которые - кто искренне, а кто и в личных популистских целях - разыгрывают карту «великодержавности», не утруждая себя просчетом имеющихся у страны ресурсов. Следование их рекомендациям может привести страну к национальной катастрофе, что уже не раз происходило в отечественной истории, в том числе дважды - в близком нам XX в. Напротив, сосредоточенность на внутренних делах, накопление сил, актуализация ресурсов, динамичное экономическое развитие страны в ближайшие годы (а может быть, если позволит международная обстановка, и десятилетия) станут залогом ее грядущих триумфов, в том числе и внешнеполитических.

Расхождения позиций и интересов существуют даже между близкими и давними союзниками, разделяющими одинаковые социальные и политические ценности. Тем более естественны расхождения между Россией и Западом, имея в виду наследие «холодной войны». Но абсолютизация этих расхождений может привести к подрыву самих основ жизненно необходимого сотрудничества России и стран Запада в борьбе с терроризмом и другими угрозами, которые принесло начало XXI в.

В новую Внешнеполитическую стратегию России следовало бы поэтому включить совершенно справедливый пассаж из Концепции 2000 г.: «Успешная внешняя политика Российской Федерации должна

быть основана на соблюдении разумного баланса между ее целями и возможностями для их достижения. Сосредоточение политикодипломатических, военных, экономических, финансовых и иных средств на решении внешнеполитических задач должно быть соразмерно их реальному значению для национальных интересов России, а масштаб участия в международных делах - адекватен фактическому вкладу в укрепление позиций страны». Золотые слова! Неплохо бы им еще твердо следовать.